Один день из жизни дачника

Первый год на даче – это не жизнь, а принюхивание, присматривание и чрезмерная пугливость по всем поводам и без оных. Городская жизнь несоразмерна с дачной и взрослый рыхлый нежный горожанин попадает в дачную жизнь как салага на парусный корабль. Всё ему кажется неустроенным,  опасным и чуждым.

Жизнь начинается со второго сезона. И протекает она примерно так.

Уром дачник спит до изнеможения. Сначала он проснулся в восемь, глянул на часы, перевернулся и впал в сладкую дрему, дернув только пару раз ухом от назойливой осы. В городе он давно бы уже собирался в должность, да и отвык вставать позже девяти. Здесь же и солнце, луч которого уже подобрался к его носу, не в силах ничего сделать. Он только закрылся простыней по макушку и всё спит, хоть уже и пёс приходит два раза, обнюхивая его и вздыхая.

Когда же уже и спать невозможно и все члены требуют движения, он нехотя просыпается, и долго еще лежит молча, отходя от забытья, в котором он что-то всё ел, а что – уже забылось. Зато это наталкивает его на мысли о завтраке и он встает и идет в деревянный нужник, что стоит в дальнем конце участка. Там он основательно усаживается и берет в руки  журнал «Радио» за 1965 год, октябрь месяц и с сотый раз с равным удовольствием перечитывает передовицу «Свет Великого Октября»  и, если еще сидится – проблемную статью о качестве радиоприемников. Там сказано, что в ГУМе, при проверке приемников «Космонавт», из 96-ти неисправными оказались 48 штук.  Статья интересная, но какая-то сволочь оторвала правую страницу и дачник откладывает журнал в сторону – до следующего раза.

Завтрак составляют жареный хлеб, яичница из местных яиц с крупным красным желтком, нежная местная же ветчина и чай с лимоном, в заварку которого добавлены мята и смородинные листья прямо с участка. Тут же, на отдельной тарелке лежат еще вечор порезанные помидорки, огурчики и утренней сорванности перья зеленого лука. Во время завтрака дачник выпивает еще и  пару сопок водки «Царский выбор» местного завода, о котором слава идет еще с советских времен. Ему становится легко и осознание законного безделия  веселит душу.

После завтрака дачник садится в беседке, раскрывает «ноутбук» и принимается «за работу» — набрасывает всякие заметки, которые вечор скакнули в его хмельную голову и ради которых он даже не поленился вскочить с постели и наскоро записать на полях газеты. Не беда, что не всё из записанного он сегодня может разобрать, дело не в  сути, а в процессе. Понемногу вчерашние вольные мысли уже не представляются ему столь ценными, каковыми виделись с ночи и дачник, нащелкав два-три пасьянса, наливает себе рюмку и закусывает вчерашним малосольным огурчиком.

По небу плывут белые барашки, пожилые огородники уже потянулись из города на свои участки, вооруженные тяпками и рассадой. Их лик угрюм и сосредоточен – им предстоит весь день провести головой вниз и задом кверху. Но дачник не таков – он собирается с женой и собакой на речку, что течет через поле. Речка извилиста и шириной хорошо, если метра в три, зато быстра и в некоторых местах по грудь. В ней когда-то Грозный царь утопил одну из своих жен, но сейчас это встало бы ему в немалый труд. Зато  и в самые жаркие дни вода в ней прогревается не выше 15 градусов.  Заходя в речку, дачник рычит, а окунаясь, охает и причитает: «Ох, Господи, помилуй, ох! Ох, ядрена!…».

Фыркнув пару раз, он вылезает на берег и долго остывает на солнышке от холодной воды в полном неглиже. Потом лезет снова и так – до трех раз. В третий раз вода уже кажется прохладной и приятной и в ней можно посидеть минут пять и даже проплыть против сильного течения, оставаясь на месте.

Обратно идут кругом, в обход поля, которое всё пахнет травами и стрекочет, и шумит ветерком. Дышится на том поле легко и вольно, а сосновый бор на высоком берегу за речкой стоит величав и недвижим.  Пёс счастливо носится по полю на махах и ворочается с мордой, оптруханной травяной пылью.

Идут всей компанией в местный магазин, где торгует толстая и смышленая тетя Глаша, у которой есть всё, а ежели нету – так по заказу на другой день будет.

Магазин представляет собой бывшую трансформаторную, беленое здание без окон с одной дверью и скамеечкой, на которой сидят местные вольные люди с бутылкой дешевого пива на двоих. Они небриты и всем говорят «здорово!», как старым приятелям. Все новости им ведомы заранее и они охотно ими делятся в надежде на вашу взаимность малой мздой.

В магазине покупается хлеб, несколько бутылок пива, водочка про запас, свежие яйца, местное молоко и сметана, которые жирны как сливки, творог, громадная, почти местная (с другого района, где птицефабрика) курица, и, по рекомендации тети Глаши – сало. Оное сало не в одном реестре товаров не значится, а поставляется по личным глашиным каналам и имеет её ручательство за качество и вкус.

Особо хорошо идет это сало, уже нашпигованное чесночком, с черным хлебом — под водочку. А если к тому еще нарезать тонкими колечками лук, который бесплатно, как излишки огорода и своего сердца,  дает старушка-соседка слева, то больше ничего и не надо… Но мы отвлеклись.

Дорога от магазина до дачи занимает минут 10, но не спеша – поболе. Занятие в дороге одно – внимательно и с обсуждением оглядывать участки огородников по обе стороны – не суть, что всё осмотрено уже в сотый раз и примерено к себе, а затем либо отвергнуто, либо принято, но так и неосуществлено. Предметом рассмотрения могут быть пристройки и веранды, виноград и плющ, коими они увиты, гордые садовые цветы и прочиё сельский быт.

Большей частью, конечно, всё уходит в порицание – особливо безвкусные домики, их окрас, огороды, среди которых свободному человеку и ступить негде, отсутствие беседок и даже само расположение участка, не взывающее к уюту. Когда за поворотом показывается свой домик, то всякий раз оказывается, что он, несомненно, лучший из всего просмотренного по сочетанию вкуса и удобства.

Но дело, меж тем, близится к обеду. Он лёгок и состоит, по обыкновению, из закуски да супа (тяжелая еда приберегается на вечер). Суп же делается из того, что сейчас под рукой, благо капустные кочаны, свекла, картошка и прочая – всё здешнее и в изобилии. Если же еще потомить на сковородке мелко порезанные лук и морковку, а вдруг – и грибки, вечор случайно угляданные на опушке леса – то и ничего иного не надо. Только ложку твердой сметаны, да добрую рюмку водки – пока тарелка чуть простынет – и вот он, дачный обед!

Несмотря на то, что от утреннего пробуждения, до сих пор прошло не более четырех часов, после обеда начинает слегка примаривать и дачник отправляется наверх, в отдельную комнатку, где возле открытого окна стоит топчан  и где ветер особенно приятно прохлаждает возлежащего и объевшегося хозяина. Перед сном следует привести себя в дремотное состояние, для чего есть томик «Болдинской осени». Положение одинокого поэта в деревни несколько сродни сущему и дачник, пробежав глазами пару страниц «Истории села Горюхина», поворачивается на бок, да привычно впадает в ту истомную дремоту, которую уж успел оценить и полюбить. Тут, как по заказу, набежали тучки и стала накрапывать мелкая морось, под которую, как всем известно, спится особенно сладко и крепко.

Пока дачник забылся послеобеденным сном, жена его, по молодости к тому не привыкшая, хлопочет по дачному хозяйству. Вообще, следует заметить, что городская квартира не располагает к постоянной деятельности. Там всё – телевизор, диваны, кресла словно говорят: «Будет вам, чего напраслину-то суетить, садитесь да угоманивайтесь. Всё лучше не будет!».

Иное дело – дача. Там, напротив, всё взывает к деятельности, там всё вечно в проекте, на уме десять дел сегодня, да два десятка назавтра. Сам ум человеческий настраивается там на постоянное улучшение и исправление несовершенного. И чем долее вы живете этой жизнью, тем более вам приходит в голову, как лучше обустроить и охорошить мир вокруг вас.  Тут главное – не впасть в соблазн и не подчинить всего себя этим исправленьям.

Но нашему дачнику, который ленив как полено, это не грозит. Он только-только очнулся  от послеобеденного сна (от которого, замечу в скобках, не в пример тяжелее отходить, чем от утреннего)  и туго соображает, который час и вообще как дальше жить.  Смекнув, он встает, взъерошенный, спускается вниз, привычным жестом ищет под столом (и находит) баклажку пива, наливает большой стакан и молча чистит воблу, а после так же молча грызет её и хлебает, вымочив усы в пене. Через полчаса взор его почти осмыслен и он решает принять душ, освежив тем тело и разум.

Процедура эта на дачах устраивается по-разному – кто тащит на крышу бочку, кто греет воду в ведре, но у дачника есть хитрый агрегат – «душ-топотун». На полу в душевой комнате (что в хозблоке) лежат на полу лежат две педали, одним концом соединенные шлангом с баком, где уже греется вода, другим шлангом – с самим душем, их коего эта вода струями подается на моющегося. Но чтоб она изливалась, необходимо переступать ногами по педалям, которые играют в этой конструкции роль насоса. Таким образом, мыться следует, непрестанно маршируя на месте, вода же при этом брызжет со всхлипами, равными темпу маршировки.

Дачнику это процесс не по душе и он всегда зовет жену, которая топает с чувством, пока дачник мылится и скребется, приговаривая: «топчи, топчи веселей!» или «табань, береги воду!».

После душа дачник, бодрый и свежий, садится в беседке и всей семьей обсуждается план на ужин.

Можно пожарить местные котлеты, которые утром особо рекомендовала тетя Глаша, присовокупив к ним жареную же молодую картошку, а можно сотворить рагу из полкурицы с овощами. Или потушить вечор собранные грибы с луком и сметаною? Из них, правда, треть не смогли опознать даже местные старожилы, дивясь и качая головами, но дачник успокоил жену тем, что нынче по науке ядовитых грибов нет, а есть менее съедобные или более съедобные. Эти на вид вполне невинны, а ежели и есть в них какое лукавство, то  местная водка потушит  всякий зародыш к бунту.

Ужин обыкновенно протекает неспешно, причем дачник регулярно обращается к смородинной настойке, которую за три часа до того сотворил сам, общипав куст у забора. Солнце меж тем зашло за конек крыши, обозначив семь вечера – время вечерней прогулки. Для того есть уже знакомое нам поле, по которому можно сделать большой круг – налево или малый – в правую сторону. Это зависит от того, в какой стороне стоит, виднеясь в траве, одинокая машина.

Поле давно заслужило званье «Булонского», поскольку окрестные  влюбленные избрали его местом вещественного доказательства друг другу своей привязанности.

Как-то дачник, вылезая из речки, увидал «Волгу», медленно ползущую по проселочной дороге. За рулем находилась дама, которая как-то странно ерзала и поводила плечами и наклонялась носом прямо к ветровому стеклу. По-видимому, она испытывала дискомфорт и, к тому же, плохо видела. Увидев незнакомца, дама вдруг оставила руль и стала перелезать на правое сиденье, обнаружив за собой мужчину, который и принял на себя управление и «Волга», прибавив газу, скрылась за деревьями. Позже дачник видел её недвижимой на другом конце поля. Пёс в продолжение этого дефиле, сидел рядом с дорогой, опрастываясь и только проводил машину взглядом.

Сбросив балласт, пёс обыкновенно нырял в поле и летел в нем, как дельфин в травяных волнах, нарезая круги и галопируя мимо поскрипывающей машины, отчего в окне подскакивала голова и беспокойно вертелась во все стороны.

Вечер заканчивался чаепитием в беседке, неспешным гаданием будущей погоды по закату и облакам  игрой в дурачка, каковым, по большей части, оказывался дачник, хотя и считал себя большим стратегом и уверял, что жене просто повезло, а по науке выиграть должен был он.

Впрочем, бывали и иные вечера, когда ждали из города гостей и заранее к тому готовились.

Тут уже вынимался заранее купленный шашлык, который уж точно промариновался на совесть и  взывает к шампурам.

А мангал осанисто стоит у беседки, готовый принять в свою пасть самые жаркие угли, а время уже к вечеру и мешок углей, полный на две трети, тоскует в подсобке. Дачник складывает в мангале растопку в виде вигвама и поджигает, каждый раз мучаясь сухими, но явно противопожарными щепками и удивляясь, как это возникают лесные пожары, когда тут надо целого «Коммерсанта» сжечь, чтоб добиться хоть малого затухающего язычка.

Дровишки помалу всё же разгораются, пора сыпать березовых углей и нанизывать на шпаги шампуров нежные и скользкие от маринада куски мяса. А тут из города с воплями явились жданные гости, на столе появляются тарелки с зеленью, резанными помидорчиками, огурчиками, перцем и зеленью, отдельно сало и колбаска, чеснок, черный хлеб и прочая «подстрекательная снедь». На лавке томятся бутыли с суздальской «медовухой» и александровской «царской».

Шашлык на мангале шипит и стекает жиром, отчего угли взметаются языками пламени, на которые надо непрестанно брызгать водой и материться. Меж тем, под первую закуску уже налиты стопочки и, как водится, уже завязался живой разговор, а пёс увлеченно, в сторонке (но понюхивая запахи беседки), грызет сахарную, с мозгом, кость.

Дачник становится оживлен, говорлив и остроумен, подымая тосты вдвое чаще, чем следовало бы, а зубы впиваются в сочные куски шашлыка уже не с тем азартом, что вначале.

А меж тем, красный закат уже осветил верхушки черных яблонь и первые звезды уже мигнули пару раз на востоке и уже появился путеводный Сириус на севере. Догорают угли, появляются на столе свечи, к которым с любопытством летит местная мошкара. Дачник выносит очередную бутылочку «хлебного вина» и текут неспешные разговоры, да тихие тягучие песни и рюмка уже не пьянит, а только поддерживает мысль о чем-то вселенском. Кто-то уже побрел на боковую, а оставшиеся двое всё решают вопрос о Боге, но и они, часу в третьем ночи, жарко обнявшись и расцеловавшись, с трудом добредают до постелей, пнувшись о все пороги и помянув их неласково.

Рухнувши на постель, дачник всё додумывает мысль и рождает аргументы веские, до которых отчего-то не дошел ранее, да и сам проваливается в сон на полу фразе с самим собой.

День окончен, а завтра быть такому же. Или около того.

Владимирская губерния, лета 2006.