Четвертая пирамида

— У нас демократия, но мы все очень любим президента Хосни Мубарака. Двадцать лет назад президент Хосни Мубарак  отдал распоряжение о строительстве города Шарм-аль-Шейх, что означает «Царский залив». И вот случилось чудо — появился новый прекрасный город и международный туристский центр. Это чудо называют «Четвертой пирамидой Египта». Существует поверье, что после смерти президент Хосни Мубарак будет похоронен в Шарм-аль-Шейхе, как фараон в своей пирамиде. В Египте только в одном городе стоит памятник президенту Хосни Мубараку – и этот памятник стоит в нашем городе, потому что его основал президент Хосни Мубарак. – примерно так говорил гид Ахмед в автобусе, когда мы проезжали  вдоль чахлых строек и красного песка. Вообще признательность египтян к президенту Мубараку граничит с признательностью к туризму. А туризму они признательны больше, чем обезьяны – Дарвину.

С самолета «пирамида Мубарака» выглядит необычно – гряды низких бурых гор неожиданно сменяется каменисто-песчанной равниной, которая, в свою очередь, обрывается над морем. Равнина эта, шириной километра два-три, тянется вдоль побережья, как гигантский  пляж. Вот у самого обрыва этого «пляжа» и расположились отели, которые лепятся к морю вдоль берега. Пляжей, кстати, нет – море бьется в каменистый обрыв высотой метров двадцать, а перед обрывом, под волнами идет полоса коралловых рифов.

Отель

Сами отели похожи на крепости – огороженные высоким белым забором, они высятся оазисами среди безжизненной красной пустыни. По странному замыслу градостроителей, отели расположились на приличном расстоянии друг от друга, что еще больше создает ощущение искусственной жизни среди мертвого каменистого пейзажа. Выйдешь за ворота, постоишь, посмотришь на пыльную равнину, на черные горы вдалеке, вздохнешь, да повернешь обратно.

Внутри же бастиона царит неспешная и вполне цивилизованная жизнь. Стриженный под геометрические фигуры кустарник, клумбы с цветами, белоснежные корпуса номеров, голубые кляксы бассейнов, зонтики, шезлонги, белозубые арабы («Добрый день, карашо, как дела»). Впрочем, эта атрибутика давно знакома, все «пять звезд»  срублены одним топором. Любопытствующих могу отослать по адресу – www. dreams-beach.com — так назывался наш отель. Интересен он был, прежде всего, коралловыми рифами. Чтоб попасть к ним, надо было спуститься к куцему пляжику,. отвоеванному у скал, вдыхая одновременно острый запах йода или, точнее, разваренных креветок.

Рифы начинаются у берега и обрываются подводной стеной метров через двадцать. От берега к концу рифа были проложены мостки, от времени склизские и скрытые под водой по щиколотку.  Пройдя враскоряку по этим мосткам, надев маску, ласты и трубку, можно было шлепнуться в море и тебе сразу открывается сказочная красота подводного кораллового мира. Рыбы самых неожиданных форм и смелых  расцветок совершают неспешный променад вдоль рифа,  внизу, на дне шевелятся морские ежи и проплывет вдруг черепаха по своим делам. Впечатление портят только ластоногие зады homo turisticus, но к этому привыкаешь. Моя жена, первый раз погрузив маску в воду, вдруг стала издавать дикие звуки, идущие из трубки, как паровозные свистки – настолько неожиданно прекрасным оказался для нее коралловый мир.

Можно, конечно, вылезти на самые кораллы и побродить по ним. Для этого нужны специальная подводная обувь (я купил в лавке) и отсутствие араба со свистком, ибо прогулки по кораллам строжайше запрещены. Я вылез на кораллы и пока ходил, подобрал пару кораллов, за что штраф несколько сотен долларов. Тут же раздались свистки, и сам арабский свистун с берега отчаянно махал мне руками  (оно и опасно все же – в кораллах много дыр, ядовитых и колючих тварей – после прогулки резиновые туфли были порваны в пяти местах). Я сунул кораллы в плавки и пошел к берегу. Свистун стоял и подозрительно смотрел на меня в ракурсе ««ниже пояса». «You are guy or gay?» сказал я. Он рассмеялся, махнул рукой и отвернулся.

Из других достопримечательностей нашей «дримовской зоны»  было странное дерево, совсем без коры, без листьев, зато с крупными красными цветами. Если бы не эти цветы, оно казалось бы совсем высохшим. Другой неожиданностью был дикий вопль, раздавшийся утром на нашей веранде (мы жили на 1-м этаже двухэтажного коттеджа). Преодолев мороз, продравший по коже, я выглянул в окно – у столика стоял громадный индюк и гневно косил на меня из под красного берета.  Я прогнал его прочь и долго еще слушал его удаляющиеся гневные вопли.

Во всем остальном жизнь на зоне была «общего режима» – утром до отупения обильный завтрак, валяние у бассейна, отмокание у бара в бассейне, ползание по кораллам, жареные рыбешки в ресторане, вечером – объедание за ужином до тихого обморока.

Вообще интересно, как меняются нравы. Попробуйте утром, встав с кровати, после завтрака, лечь на диван и валяться так весь день, переплюхиваясь с пуза на спину. И проведите так неделю. Вас осудят все и правильно сделают. Но когда целая толпа в одном огороженном месте ведет подобный образ жизни – считается, что так и надо. Бесцельная жизнь узаконена, голос совести заглушается внешними впечатлениями, а вечерний запах растления тянет в дискотекам, спиртному, и краткосрочное перепихивание  в чужом номере обрастает романическим шармом. На то он и Шарм-эль-Шейх.

У бассейна шестерят «бои». Если раз дашь кому пару фунтов, потом не отвертишься от его услуг – и полотенце сам принесет, и шезлонг поправит и пепельницу подаст и за пивом сбегает. Наш уборщик, видя, что мы молимся перед иконой, сообщил, что он копт (египетское православие), а вот тот садовник – протестант, а вот тот носильщик – мусульманин. Все мы помахали друг другу толерантными ручками.

Несмотря на эту экуменистскую идиллию, на второй день хочется на волю, а дуреешь довольно быстро. Днем, зайдя в комнату с веранды, я сказал:

— Свет бы включили, что-то мрачновато у вас тут.

— Папа, сними темные очки – сказала дочка.

Окрестности

Утром, выйдя «за околицу», попадаешь во власть ласковых взглядов и вкрадчивых голосов таксистов. Поехать можно направо – и через десять минут ты в Naomi Bay – самом пижонском месте Шарма. Там же величественные здания казино, куда целомудренные власти местных не пускают. Главную улицу здесь русичи (а их большинство) называют «Старый Арбат», отполированные витрины сверкают золотом, за которое торговцы ломят нереальные цены. Фешенебельность Naomi Bay кусается и если у вас деньги все считанные, тут делать нечего.

Зато можно поехать от ворот налево – и через те же 10 минут вы в Old Market-е,  о котором следует сказать особо. Это небольшой торговый считай город с улочками и закоулками. Вот там всё очень по-нашему. Выйдя из такси, в нос сразу шибанула густопсовая вонь помойки, нога наступила в сомнительную лужу, а в лицо полетел мусор, поднятый песчаным вихрем. «Ага» – сказал я себе – «тут-то мы и сразимся». Торговцев здешних отличает смесь лукавства, доброжелательности и нахальства, что вообще присуще духу торговому или лакейскому. Мы ответим им российской стойкостью и напором.

Местные лавочники атакуют лихо, но только до того момента, пока не встречают сопротивления. Так что лучше брать инициативу в руки сразу.

— How much?  Зарычал я, вытаращив глаза. Оробевший торговец только и смог молвить:

— From Russia?

— I-a-a-a-a- прорычал и я надвинулся на него вплотную. Довольно быстро я купил хорошую сумку за 20 фунтов, хотя торговал он ее за восемьдесят. Уже потом, сообразив, что в пересчете она обошлась мне в 120 рублей, я почувствовал что-то вроде угрызений совести

Зашли в соседнюю лавку и наткнулись на странный агрегат. Парень, широко улыбаясь, взял два здоровенных стебля и сунул их одним концом в дырку аппарата. Тот зафырчал и стал стебли медленно зажевывать. Парень подставил корытце под вымя аппарата и почти сразу тот начал писаться чем-то желтоватым и пенистым. Жидкость, перелитая в стаканы, оказалась довольно приятной на вкус, но очень приторной. Так мы впервые познакомились с процессом выжимания сока из сахарного тростника. Пока его пьешь, ничего, но потом во рту остается навязчивый осадок, смыть который можно только водкой.

Которую, кстати, купить крайне сложно. Как и пиво. Его просто нигде нет.

— Where is my lovely beer in bottle? Вопрошал я на каждом углу. Мне махали куда-то рукой и, в конце концов, я набрел на пыльную лавку в каком-то тупом закоулке безо всякой вывески. Во тьме помещения стоял многозначительный пузатый араб. За ним на полочке выстроилась батарея бутылок.

— It’s a beer? Замирая, спросил я.

— Пиво, пиво – сказал он.

— А это водка?

— Водка, да, водка – сказал он.

— А может пиво холодное?

—           Холодное, да, холодное — сказал он.

— Друг – сказал я – тащи его сюда

Возвращаясь в отель на такси, я пил холодное пиво, а в сумке покоились еще десять бутылок и две бутылки водочки и я почти смирился со своим положением. Мы ехали мимо пыльных строек, где вяло бродили рабочие, и мимо лачуг местных жителей, которые живут в недостроенных бетонных коробках. Впрочем, тут же рядом и коттеджи «новых египтян», с тарелками на крышах и пальмовым садом вокруг. Четвертая пирамида строится для своего фараона.

Катер (История Ассоль и Ахмеда)

На красном море парусных яхт нет. Причина проста – пираты. Были случаи, когда местные ребята на моторных катерах нападали на одинокие парусные яхты, резали поджилки команде (для быстрейшего утопления – Красное море больно хорошо держит) и сплавляли яхту за полцены в Арабские Эмираты. Учитывая, что стоимость даже старенькой «Benetton-37» под сто тысяч баксов, навар неплохой.

Поэтому  в почете только моторные двухпалубные катера, на один из которых посадили и нас и в шесть баллов отправили на коралловые отмели. Среди русского люда  взор нашего массовика-затейника Ахмеда (они все Ахмеды)  упал на девушку, немного напоминающую Ассоль, несколько более упитанную и слегка прыщавую.

Ассоль  вначале была весела и очаровательна, но после получаса килевой качки сначала погрустнела, а потом и вовсе  начала травить по полной программе. Ахмед подставлял ей пакеты, а она только зеленела и закатывала глаза.

На отмелях я нырнул, но ничего, кроме любопытных водолазов, под водой не увидел. Эти пузырчатые баллонные твари распугали всех рыб, к тому же от них тянулись тросы на поверхность с поплавком, и в них можно было запутаться. Поднявшись на борт, я застал ожившую Ассоль, которая доверительно пожаловалась мне:

— Этот Ахмед, пока меня подруга фотографировала, в кадр влез и руку вот сюда положил (она приложилась дланью к моей  ягодице). – А я сказала «Fuck you», а он сказал «хоть сейчас».

— О! – сказал я, покосившись на жену.

На коралловых рифах покоился остов российского корабля, севшего здесь на мель тридцать лет назад. С тех пор он проржавел, разломился надвое и живописно вписался в ландшафт.

Там же, на кораллах, где катера швартовались бортами, я насмотрелся на европейцев. Представьте, шесть катеров вяжутся друг к другу и весь голый люд тешится, кто во что горазд. При этом катера вывешивают флаги, так что можно определиться, где итальянец, где немец, француз, русский и поляк.

Нигде, как в такой обстановке, не проявляется нагляднее одичание Европы. Весь этот еесовский  народ в татуировках, проколотых  животах, носах, губах, а старые тетки щеголяют молодыми силиконовыми грудями, что особенно странно смотрится на фоне дряблых телес и подагренных ножек.

Удивительно, что ни Великое Возрождение, ни фламандское искусство, ни сумрачная кантианская мысль не подняла весь мир до уровня Европы, а наоборот, Европа опускается  до уровня африканского туземного дикарства.

Sic transit gloria mundi.

Когда мы шли обратно, я увидел на верхней палубе Ассоль, живо и интимно общавшуюся с эрегированным Ахмедом. Ну кто виноват, что знойный волосатый араб разбудил гормоны этой глупенькой русской девочки?  Ей хочется ухаживаний, пусть они со стороны выглядят пошлыми и блудными, но других она не знает. Где вы, гарнии русские хлопцы!

Бедуины

Если описывать впечатления о жизни бедуинов, но выйдет скучно. Есть изломы усталых красных гор. У их подножья прилеплены картонные хижины. Устроены они просто – несколько древков, фанерные щиты, выцветшие ковры – вот и весь сказ. Есть  что-то вроде палаток с одной открытой стороной – там выставлены товары. Рядом лежат или пасутся верблюды. Поодаль – низкорослые козы. Пастбище представляет собой всю ту же красновато-песчаную равнину, на которой кустики травы располагаются друг от друга на расстоянии не менее метра. Съев один кустик, коза идет к другому.  Верблюды жуют свои колючки. Бегают дети в очень грязных галабаях – род халата и в шелях – платках, замотанных на голове. Одна большая семья бедуинов состоит примерно из ста человек, куда входят все родственные связи. Во главе такой семьи находится старейшина – самый пожилой и уважаемый старик, который и управляет всем этим кагалом.

От скудости пастбищ бедуины постоянно переселяются на новые места. Они кочуют по этим местам тысячелетиями и довольствуются тем, что имеют, не помышляя о большем.

Египтяне называют их ворами и арабскими цыганами. Любимый президент Хосни Мубарак строит в пустыне государственные школы. Мы их видели – современные красивые здания о трех классах, не больше – больше там и детей не наберешь. Мало того, издан закон, по которому отцов бедуинов можно сажать в тюрьму на три года, если они не водят детей в эти школы.

«Осесть надо» как говорил кинобудулай. Тах Хусейн, великий философ, писатель и поэт Египта тоже прошелся по бедуинам, в том смысле, что де они не желают вписываться  в современное египетское сообщество. Кстати, египетские гражданство бедуинам стали давать всего несколько лет назад.

Но мне в отношении к этим людям привиделось иное. Западный мир, раз и навсегда уверовав в демократическое мерило (а по узости нашего мышления ничего более сахаровско универсального и быть не может), автоматически вычеркнул из своего мировоззрения колоссальное многообразие  окружающего мира. Либеральное лекало чертит по народам и странам, совершенно не принимая в расчет, что ценности, веками пестуемые, нравы и обычаи, бережно хранимые, могут быть совсем иной выкройки.

Что худого в не стремлении к богатству? В довольствовании скудным, но достаточным? В отвержении большего ради малого? Аскетизм, насколько мы знаем, всегда был в безусловном почете в цивилизации христианской и лучшие ее люди (пророки и святые) стяжали славу именно как отвергающие земные блага и удобства.

Дух меркантилизма, столь присущий протестантскому сознанию, совершенно одурманил Европу. Сегодня отечественные политики программируют для россиян «достойную жизнь», подразумевая  под этим всего только матерьяльный достаток. Сколь же жалок человек, если мыслит себя покойным только среди комфортных вещей, а свою жизнь – в стремлении к приобретению еще более удобного быта.

Презрение «цивилизованных» египтян к бедуинам – это все то же стремление к вхождению в чопорную Европу, которую они видят в шезлонгах, не замечая несоответствия дряблых тел и силиконовых вставок. Впрочем, уже появились «новые бедуины», разбогатевшие на марихуане в период израильской оккупации. Поселки их выглядят, по бедуинским меркам, просто роскошно. Квадратная лачуга сложена из камней, из фанеры сбита  только веранда, перед домом воткнута пальма, а на крыше (О, великий Амон!)  спутниковая тарелка. Перед домом стоит «рено» семидесятых годов, на котором  хозяин ездит в город Дахаб за водой.

Но в обычной жизни бедуин, в их вековом упорстве сохранить себя, есть что-то завораживающее. Это что-то – презрение к нашему времени, к нашему достатку, к нашему универсализму, конформизму и стремлению всех и вся подчинить своей убогой философии стяжательства.

Варвары – снимаю перед вами шляпу, как перед последними романтиками суровой эпохи всеобщего благоденствия.

В небе над бедуинскими станами проплывали Б-52, передислоцирующиеся с африканских баз ближе к театру военных действий, туда, где борьба за демократию приобретает все более осязаемые и зримые черты.

Святыни

«И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». Исход, 2-5.

«И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей». Исход, 19-16.

Когда я читал Книги Ветхого Завета, мне казалось, что все, описываемое там – давно кануло в небытие. Долгое время я был тупо убежден, что никаких следов событий Исхода, кроме текстов Священного Писания, на земле давно нет.

И даже когда мы ехали на автобусе и я, в принципе,  знал, куда мы едем, все равно в сознании не было и проблеска понимания того, что мы сейчас увидим. Мы ехали мимо низких гор, занесенных песками равнин и бедуинских станов к Монастырю Св. Екатерины.  Неожиданно слева от дороги появился холм, на котором стояла древняя часовня и гид будничным голосом сообщил, что часовня стоит на месте захоронения Аарона, брата Моисея.

Я обомлел. Исам (наш гид) сказал это таким голосом, каким сказал бы «а это могила моего дедушки». Родной Брат Моисея, который вывел евреев из Египта, делил с ним все  испытания, лежит совсем рядом!

«А вон там пещера пророка Илии» – продолжал добивать Исам «он тут жил и проповедовал. А вот гора Моисея, где он беседовал с Богом».

Монастырь Св. Екатерины расположился в ущелье между двух гор, правая из которых и была горой Моисея. Хотя солнце стояло высоко, было прохладно, не больше 18 градусов, дул свежий ветер, и величие окружающей природы завораживало. Мы находились на 1500 м выше уровня моря.

Монастырь представлял собой мощную крепость, перед которым росли высокие кипарисы и расположились мальчишки бедуины на расфранченных верблюдах. Последние предназначались для туристов.

Наполеон был здесь в конце XVIII века и даже дал монастырю охранную грамоту, которая и висит на внутренней стене под стеклом. Толпы разноязычных туристов просачивались в узкий вход, проделанный в стене – раньше и его не было, в монастырь попадали по приставной лестнице.

Внутри узкие проходы между стенами и постройками монастыря создавали туристическую давку. Тем не менее, мы просочились к нише и Исам торжественно объявил «А это колодец Иосифа!». И снова я не знал, верить ли своим глазам.

Пройдя далее, мы увидели пышный куст, свисающий с высоты метра два во все стороны. Это и была зеленая, густая в своей листве «Неопалимая купина» – тот самый терновый куст, из огня которого Господь говорил с Моисеем.

Корни терновника длиной около семи метров и заканчиваются прямо под алтарем главного монастырского храма. В церкви, куда мы вошли позднее, было прохладно и сумеречно. С потолка свисали лампады, что характерно для греческого православия. Монахи опытным взглядом отсекали не русских и вежливо говорили «Вам, кажется, сюда?» и направляли их к выходу. Когда в храме остались только православные, монахи еще для проверки громко возгласили что-то по-итальянски, по-немецки и по-английски, после чего двери храма были заперты и из алтаря были вынесены мощи Святой Екатерины. Каждый православный мог приложиться к ним, после чего получал колечко, которое выдавал старенький ласковый монах. Мне он никак не мог подобрать подходящего размера, после чего, виновато улыбнувшись, нацепил кольцо на мизинец. Я спросил у другого брата, можно ли приобрести крестики. Он сказал, «там, в магазине» и несколько пренебрежительно, как мне показалось, махнул рукой.

В магазин нас привел Исам, который, без сомнения, имел с этого привода свой бакшиш. Два араба заломили цены просто заоблачные за вполне заурядные крестики и иконки и торговаться отказывались, понимая, что являются монополистами на этой ниве. И тут я совершил грех. Воспользовавшись нахлынувшей толпой соплеменников, я незаметно стащил крестик из ящика, посчитав, что 60 фунтов за икону вполне включают в себя еще и такой презент фирмы.

После часу дня все автобусы с туристами отъезжают, бедуины на верблюдах возвращаются в стойбища и над монастырем опять опускается горная тишина, та самая, которую почти ничто не нарушало последние двадцать веков.

Монастырь этот видно из иллюминатора самолета, но я был занят. Выпив по сто пятьдесят, мы с каким-то художником, похожим на Куклачева, выясняли, что же есть истина.

И я почувствовал, что я уже снова в России.

8 – 16 марта, 2003 года, Шарм-эль-Шейх

Синай