КАК ПОТЕРЯТЬ ЛИЦО

Известно, что японское общество очень иерархично, в нем практически каждый перед кем-то гнет спину. Человек, занимающий высокое общественное положение, непроницаем для нижестоящих в прямом и переносном смысле. Нет для сановного японца горше муки, чем «потерять лицо», то есть, проявить себя не с надлежаще непроницаемой стороны в присутствии посторонних или, хуже того, подчиненных лиц.

Оттого история, которую я хочу рассказать, имела особое значение для моего друга Сережи, который именно благодаря этой японской традиции выбился в люди и сделал себе карьеру. Дело же было так.

Работал друг Сережа в ну очень солидной и уважаемой японской фирме в Москве переводчиком, шестерил перед суроволикими японскими боссами и звезд с неба не хватал. Главных японцев там было два, и русские сотрудники называли их «босс» и «полубосс». И текло бы течение событий равномерно, если б не пришлось японцам, а с ними и другу Сереже отправиться по делам фирмы на Украину. В Киеве, обделав все дела, японцы поинтересовались, нельзя ли организовать что-нибудь экзотическое. А друг Сережа, надо сказать, родом из хохлятского села, где по сей день проживают его многочисленные родственники.

Японцам была предложена экзотика «вечеров на хуторе» с горилкой, салом и горьким запахом полевых трав. Киевские компаньоны обеспечили машиной с шофером и вечером следующего дня Сережа упал в объятия теток и дядек. Заодно потискали и тщедушных японцев, которые холодно улыбались и водили окрест себя «Бетакамом» на предмет будущего фильма с экзотикой.

Предупрежденные загодя чуть ли не правительственным фельдъегерем,  родня расстаралась да славу даже по украинским меркам. Стол ломился от еды, среди которой, как московские высотки, торчали бутыли с самогоном.  Расселись. Японцы заворожено смотрели на съестные горы и на стопки, наполненные самогоном «как положено», до краев. Поднялся дядя Микола и душевно сказал:

— Пью за дорогих гостей до дна, а кто со мной до дна не пьет, тот враг самостийной Украйне! – и махнул стопку.

Японцы пытались было отнекаться тем, что им завтра работать.

— Ну и что – удивился дядя Микола – а мне сегодня работать, в ночное.

После этого поднялся дядя Никола и произнес тост за великую японо-хохлятскую дружбу, не забыв упомянуть про «врагов Украйне». То же сделали дядя Тарас и дядя Анастас. А дядьев и теток за столом было человек двадцать, и все они имели что сказать дорогим гостям и за что с ними выпить.

Спустя недолгое время вдруг вскочил  «полубосс» и, кланяясь во все стороны, долго говорил (Сережа еле успевал переводить), как он ждал этого дня и как он теперь рад, что этот день наступил, и что он теперь хочет только одного – чтоб этот день никогда не кончался. Спустя еще недолгое время поднялся уже сам «босс» и сказал, что он чувствует себя как в Японии, и что украинцы и японцы почти одно и то же, так что и не различишь,  и даже язык украинский очень похож на японский и что он теперь окончательно полюбил «Селегея-сан», который привез его сюда и теперь он станет ему как сын.

Бабка друга Сережи в ответ на это зарыдала и, обняв «босса», сказала, что и он теперь тоже ее сын, а она его мама. «И ему тоже мама» — сказал «босс», указуя на полубосса. «Да, да, и он тоже сынок» — рыдала бабка.

Народ постепенно переместился на воздух, под навес. Темнело. Под оглушающую музыку из машины плясали в свете фар почти все и тетка Фрося, тихо улыбаясь, разливала по стопкам из четвертной бутыли. Но не тиха была украинская ночь. В танцах периодически случались падения навзничь и даже с задиранием ног. Японцы много смеялись и уже что-то кричали в ухо дядьям, причем те понимающе кивали и тоже что-то кричали в ответ в японское ухо.

Ближе к полуночи дядя Микола вдруг вспомнил, что ему сегодня в ночь на пахоту. Шофер из Киева, до этого молчаливый толстый хохол, вскричал, что это мечта все его жизни, что он несчастлив, потому что не пашет землю, а возит всякую срань и что он всё отдаст, лишь бы отпахать поле этой ночью. Дядя Микола обнял его, они крепко поцеловались в зубы и, взревев движком,  уехали на тракторе в ночь. Это, кстати, при том, что положили заранее завтра  выехать в шесть утра, чтоб поспеть на поезд Киев-Москва.

Бабка Анисья повела «полубосса» показывать скотный двор, где держали свиней, коз, коров и прочую мелкую живность. Увидев толстую свиноматку Райку «полубосс» издал клич самурая, шлепнулся перед свиньей на колени, и, прихватив за уши, стал взасос целовать ее в пятак, измазанный навозом. Райка только таращила тупые глазки и пыталась свести их перед собой, чтоб разглядеть нежданного ловеласа.

Вдруг в проеме ворот, на фоне луны, появился «босс», упал, поднялся, и неестественно твердым шагом направился к козлу Борьке. Проходя мимо своего зама, он бросил:

— Делом заниматься надо.

Дело в том, что он очень редко видел домашних животных и опознал в Борьке козу, которую, как он представлял, надо доить. «Босс» был полон решимости облегчить тяжелый труд бабки Анисьи и, схватив козла за рог одной рукой, стал другой шарить там, где, по его представлениям, должен был быть краник с молоком. Борька сначала замер в изумлении, потом нерешительно лягнул незнакомца и, наконец, стал как-то стыдливо отодвигаться от него вихляющим задом и вообще стал больше похож на нерешительную блядь, чем на гордого козла.

Тем временем «полубосса» пыталась оторвать от обмусоленного пятака Райки тетка Оксанка, дородная молодуха, приговаривая:

— Чего надумал, лучше меня поцелуй, у меня хоть рожа не в говне…

«Полубосс» обернулся к ней и, сказав: «О-о-оо-гого-хохо!» дал себя увести на зады, в бурьян, где оба тяжело повалились в кусты. Точнее, тяжело повалилась тетка Оксана, родив из-под себя японский стон. Их не было видно, только слышался тяжкий женский шепот:

— Щас милок, щас, голубок…

— Оооо-о! О! О!О! Аримасен! О!О!

***

В сарае козел Борька испытал оргазм.

***

Утром, часов в девять, в просторной мазанке раздавались тихие, слабые стоны. Так стонут раненые на поле боя, но не сразу после сечи, а часов через пять, когда сил уже нет и смерть близка.  Друг Сережа чувствовал себя очень хреново, но, разглядев на сундуке «полубосса», вообще сначала подумал, что тот умер, поскольку голова японца свешивалась назад и рот был открыт. Но вдруг он всхрюкнул, силясь поднять голову, но не смог.

Постепенно народ оживал, и тут стали выясняться неприятные вещи. Во-первых, исчез шофер, но это было полбеды. Беда была в том, что исчез «босс». Шофер уехал в ночное, это многие еще помнили. Но «босс» все время ошавался где-то рядом, падал и далеко в своем состоянии уйти не мог. Его искали и другу Сереже стало не до шуток.

Появился дядя Микола с пивом, и на вопрос, где шофер, ответил так:

— А шут его знает. Я отлить из кабины вылез, а он рванул куда-то со всей дури. Так что не его, трактор искать надо. Трактор колхозный, между прочим.

И дядя Микола засосал пиво от всей широкой своей души. Позже выяснилось, что шофер действительно заехал на широко поле, принадлежащее соседнему колхозу и засеянное яровым, и перепахал его вдоль и поперек. Утром, бросив застрявший в канаве трактор, он набрел на деревню, где, у местного сельпо встретил таких же, как он сам. Поправившись, кореша организовали ему телегу с лошадью, которая и везла его обратно до места назначения полдня, доставив совсем пьяного, поскольку под облучком лежал сам-друг штофик, к которому он и прикладывался, мечтательно озирая природу.

— Все, поеду трактор искать – сказал дядя Микола, влезая на мотоцикл с коляской – Ох, ёп, ёлки зеленые, чего это там?

В коляске, накрытой брезентом, оказался «босс», которого искали три часа. Все это время он лежал там, скрючившись и спал мертвым сном. У друга Сережи отлегло от сердца.

Оба японца сидели за столом на дворе, тихо и как-то виновато поглядывая по сторонам. Козел Борька, опасливо ступая среди незнакомых, подошел к «боссу» и выжидательно взглянул ему в глаза. Полностью амнезированный «босс» обвел окружающих вопросительным взглядом и отодвинулся от козла. Никто не понял, что козел имел в виду и бабка Анисья увела Борьку за рога. Он шел и оглядывался.

Выехали они только утром следующего дня, отпоившись молоком и холодным грушевым квасом. Но это еще не конец.

***

Теперь вы спросите, а откуда я все это знаю в таких пикантных подробностях. А дело в том, что друг Сережа, уже в Москве обнаружил в «Бетакаме» кассету, где все это было запечатлено, причем со всеми подробностями, и, причем, им самим.

— Ну, убей, не помню, чтоб я это снимал – поражался он.

Мы смотрели, как «босс» доит Борьку и слышали пьяный голос Сереги за кадром: «Так, так, учись козел, японские технологии – самые передовые!». Вот «полубосс» гримасничает и показывает язык в камеру, вот «босс» падает навзничь и дрыгает ногами в воздухе…

Кассету друг Сережа вместе с «Бетакамом» сдал «боссу» и стал ждать последствий. Они наступили быстро.

То, что японцы «потеряли лицо», было для них очевидно. То, что их видели при этом далекие украинские поселяне и поселянки, было нехорошо, но терпимо. Но вот то, что их видел при этом подчиненный, и не просто видел, а сам же и снимал, да еще, может, копию сделал (а японец так бы и поступил) —  это была катастрофа. Подчиненный не может этого видеть и знать. А тем более не могут этого видеть их начальники, куда этот сукин сын кассету вполне может послать. Поэтому его надо убить. Но убить его в этой стране невозможно, поскольку нет адреса ни одного порядочного киллера. Значит, этого сукина сына надо сделать равным – перед равным потерять лицо позволительно.

И через неделю другу Сереже предложили должность заместителя начальника с крупным окладом и стажировкой в Японии. Теперь он сам солидный «босс», а два его японца продолжают двигать его и всячески  выказывают свое расположение. Судьба парня повернулась к нему лицом и, похоже, надолго. Кстати, никаких копий с той кассеты он не делал.

По крайней мере, так он мне говорит.

А японцы его об этом не спрашивают. И правильно. Как говорится:

Fortuna non penis, in manos non renis.