Бурилово

— Але. Ну, Михаил, короче. Мы тут едем, но куда, надо понять.

Это я, сидя в беседке, услыхал в 9 утра по мобильному телефону. А ждал я бригаду бурильщиков, которые должны были этим днем пробурить мне на участке скважину чистой родниковой воды.

— Доезжаете до лесного массива…

— Чего-то я тут не знаю никакого «локомотива» —  сказал глухой голос.

— До лесного массива!!! А там налево…

— А! Ну понял, короче.

Заказ на бурение я сделал за неделю и милая барышня по телефону побожилась, что за полдня всё будет  в ажуре.

Через 15 минут из леса появились два здоровых ЗИЛа. Один с агрегатом, который американский спутник на орбите точно мог принять за пусковую установку. Второй с цистерной воды плелся следом. Вода, как позже выяснилось, была необходима для технологического процесса промывки будущей скважины. Два монстра, рыча и ломая ветки, ползли по невинным проселкам нашего садового товарищества, внушая трепетный страх робким огородникам. У моей дачи первый ЗИЛ, подав страшным задом, влез на участок, для чего пришлось выкапывать ворота и срезать пол-яблони. Из кабин спрыгнули три здоровых парня, белобрысые богатыри-увальни, с чуть сонным выражением лица, которое не менялось ни при каких обстоятельствах. Лишь иногда они вдруг смущенно, робко чему-то улыбнутся, но тут же снова посуровеют, устыдившись слабости. Бригадир по тяжеловесной массивности своей точно имел в роду Пересвета, благо и Лавра была неподалеку.

Возле дома стояла лавка и все они молча сели на нее и закурили, с прищуром глядя на место будущего бурения. Вообще, эта лавка оказалась местом сосредоточения и использовалась впоследствии не раз.

Тут же выяснилось, что мне нужно работ больше, чем они думали. Я сослался на телефонную барышню их фирмы, о которой бригадир тут же отозвался крайне нелестно:

— Тупая баба – сказал он мне с чувством – у дятла в яйцах больше мозгов.

Мне потребовалось время, чтобы осознать всю глубину метафоры.

После стратегического перекура все поднялись с лавки и ЗИЛ, взревев, стал подымать буровую вышку. Дело пошло. Парни работали медленно, но верно, движения их были споры и уверенны. До тех пор, пока из установки не вылетела какая-то хреновина, и, описав дугу, опустилась за забором. Все трое, плавно повернув головы, проводили ее взглядом, старшой спокойно сказал «вот, залупа» и они тут же сели на лавку, задумчиво закурив.

— Это что было? – пораженный увиденным, спросил я.

— Дроссель полетел – произнес старшой, и я не понял, в буквальном или переносном смысле это сказано.

После этого два часа шла медленная и уверенная работа по ремонту установки. Вероятно, со спутника все было воспринято как неудачный запуск.

Наконец бур заработал и стал ввинчиваться в землю. Установку трясло, дрожал дом и рюмка в моей руке. Все время трое богатырей делали что-то непонятное, но необходимое. Лица их были непроницаемы, а речь кратка и непечатна. Старшой давал указание команде, которое целиком и полностью состояло из единственного глагола, означающего соитие, но видоизмененного в подлежащие, сказуемое и дополнение, а также обстоятельство место действия. Сказанное было так точно и емко, что я не мог сообразить, как вообще можно выразиться по-другому.

Тут из-за поворота показался степенный старый огородник на велосипеде 50-х годов.  Он, конечно, слышал лязг и грохот, но чего не бывает. Однако открывшееся взору оказалось сильнее его ожиданий. Руль завихлял, велосипед выписал несколько кренделей, после чего огородник медленно, не отрывая взора от увиденного, свалился в бурьян. Скоро голова его появилась и долго неподвижно торчала поверх кустов.

Установка меж тем подпрыгивала и ревела как-то особенно надсадно. Как мне показалось, постоянное завинчивание, подкручивание и биение кувалдой в разные места являлось поддержкой работы расхлябанной и развинченной установки, которая вихлялась в рычащей и непристойной «ламбаде». Тем не менее, еще через полчаса с визгом лопнул главный трос, взлетев в небеса и опустившись на крышу кабины ЗИЛа.  Три белобрысых макушки проводили этот кульбит слева направо. Установка бабахнула и встала.

Тут же три ядреных зада опустились на скамейку и три дымка взвились в воздух. Прищур трех пар глаз уставился на бур.

— А это что такое? – спросил я.

— А это беда – сказал старшой, затянувшись.

— Но удачно зато бзднулась – сказал второй работяга.

— А в чем удача? – спросил я.

— А внизу была. Если б в верхней точке – всё бы здесь к едреней фене разнесла бы.

Я посмотрел на свой щитовой домик и закурил со всеми.

Десять минут тишины были заняты осмыслением.

— На базу, чтоль ехать – сказал младший богатырь.

— Какая зараза-база. Сами срастим – ответил старшой. После этого уверенный слаженный ремонт занял еще три часа. Вообще я заметил, что собственно работали они с сомнением, а на лицах их было написано ожидание. Когда же случалось неизбежное, они как-то все успокаивались и занимались ремонтом уже спокойно и даже с огоньком.

Подошло время обеда, в продолжение которого работяги жевали и хлебали, не отрывая глаз от замершей конструкции. При этом смотрели они на нее спокойно, воспринимая периодические обмороки агрегата как должное и даже необходимое сочетание процесса бурения. Я поинтересовался, не сдохнет ли эта падла вот прямо сейчас, сразу и навсегда, на мне ответили в том смысле, что у них и мертвый запляшет, обозначив процесс реанимации термином решительным и непристойным. После обеда все сидели на лавке, затягиваясь с прищуром и покачивая головами на агрегат.

Тот, притихший под тяжелыми взглядами, взревел и заработал, вопреки всему. Сейчас я сижу в беседке и пишу эти строки, гадая, что будет дальше.

….

А дальше было вот что.

Поработав минут двадцать, машина встала, работяги опустили установку и слаженно принялись что-то выкручивать и завинчивать.

— С этой хреновиной большей бёсся, чем со скважиной – с детской улыбкой сказал мне один детина. Мощной рукой он засадил куда-то кувалдой и добавил:

— Ништяк! (Еще удар) Ёптыть! (Еще удар) Ёптыть!…

День клонился к закату. Ремонт принял перманентный характер. В очередной раз подойдя к машине, я сказал:

— А может, сделать из нее самогонный аппарат?

Решительно, юмор не был сильной стороной бурильщиков. Бригадир оторвался от работы, пристально посмотрел на меня и сказал:

— А это как?

— Ну, так. Не воду будем давать, а поллитровки.

Он прищурился, помолчал и ничего не ответил.

То один, то другой работяга спрыгивал вниз и садился на лавочку, закуривая. Прищур на установку не был злым, скорее так смотрят на судьбу. В шесть вечера они зашабашили, сказав:

— Всё, завтра, авось, закончим. Трубы эти не свиздят?

Они уехал на водовозе, оставив мне второй ЗИЛ с установкой. Картина была живописная – гора развороченной земли, куча песочной жижи, ямища с грязной водой, бурильные штаги, и сам агрегат, гордо вонзивший свой бурильный аргумент в чрево матушки земли, да и замерший в такой  двусмысленной позе.

Наутро моросил дождик и вид развороченного участка выглядел еще унылее. Но не это оказалось самым печальным. Приехавшие работяги начали прокачку скважины – штаги ходили вверх-вниз и при движении вверх из скважины выплескивались фонтаны грязной воды. Из водовоза они закачивали в скважину чистую воду, которая немедленно возвращалась обратно коричневой песочной жижей. Постепенно  к дождику сверху на участке образовалось мутное озеро снизу, так что  пройти посуху было затруднительно, а  вода продолжала прибывать.

— Мы пруд не заказывали – сказал я старшому.

— Уйдет, куда она денется —  сказал он. Помолчал и добавил – воды в скважине много. Аж видать.

Какие ласковые слова! Я не верил, что задуманное свершилось.

— Может, дождик в беседке переждать – подобрев, сказал я, но мне даже никто не ответил. В скважину опускали очень красивые голубые пластиковые трубы.

— Зимой не лопнут? — спросил я.

Долго молчал старшой, глядя на трубу, прежде чем молвил:

—  Не должна. Я гусака привез – вдруг добавил он.

—  Замечательно – сказал я – а это что?

Бригадир ткнул пальцем в железную трубу с длинным загнутым носиком сверху.

Из скважины вытащили штаги, опустили туда «Малыша» и вот он – трепетный момент. Врубили насос и тут же из шланга пошла БОЛЬШАЯ ВОДА! Сначала мутная, потом всё светлее.

— Денек прокачайте, и хорош – сказал старшой.

— Куда ж я столько воды дену? – спросил я, узнав перед этим, что насос выдает в час 500 литров на гора.

— Уйдет, никуда не денется – сказал бригадир, собирая свои монатки. Ребята тем временем сами, без моих намеков, поставили ворота на место, кривовато, но крепко. Все богатыри с достоинством пожали мне руку, добавивши «если чего вдруг – пишите», взревели своими ЗИЛами и, ломая ветки, поползли прочь. Посреди развороченной земли и луж с грязной жижей гордо стоял «гусак», из носа которого бойкой струей шла вода, поднятая с 20-ти метровой глубины.

Вы спросите, а в чем мораль этой истории? Бог весть, решайте сами, мне же она показалась в чем-то характерной для нашей сегодняшней жизни, хотя  в тот момент я был далек от каких-либо философских обобщений.

Просто стоял и долго еще заворожено смотрел, как из шланга сильной струей идет холодная, чистая и хрустальная живая вода.

Владимирская губерния, июль 2006 года.